Куклы для взрослых

Фото: Эдуард Корниенко

Вера Сердечная, кандидат филологических наук, член Ассоциации театральных критиков, побывала в Ставрополе и встретила новых старых персонажей пьесы Жана Кокто.

Юг России традиционно считается регионом с невысокой театральной активностью: южнее Воронежа очаги интересной, нешаблонной сценической жизни возникают от случая к случаю и имеют тенденцию угасать. Где-то на юге жизнь богаче театрами, где-то беднее. В Ставропольском крае всего три государственных театра, и (что неудивительно) регион не отмечен ни фестивалями, ни громкими именами. Однако и здесь театральная играет яркими красками, благодаря частной инициативе.

В соседних областях частная театральная жизнь в основном сосредоточена на «взрослом» театре: краснодарский «Один театр», ростовский «18+» и другие. В Ставрополе выпускница РГИСИ Наталья Ледовских создала независимый, альтернативный театр кукол. Проект «Добрый жук», в котором вручную создают вымышленных персонажей и ставят спектакли выпускники столичных театральных вузов (и где в труппе всего три актера!), находится в оппозиции по отношению к привычной концепции детского театра в провинциальной России.

Фото: Эдуард Корниенко

В «Добром жуке» нет привычных «классических» сюжетов и персонажей. Из знакомых героев тут разве что забавные Зоки и Бада, придуманные в конце 80-х писателями Ириной и Леонидом Тюхтяевыми. Спектакль «Спящая КАР-савица» оказывается историей о грезящей вороне, а медитативная «Травушка-муравушка» построена по всем правилам бэби-театра. Также «Добрый жук» ведет утреннюю программу на телевидении. Его художественный руководитель работает с детьми с ограниченными возможностями, и театр неоднократно удостаивался награды как лучший социальный проект года.

Фото: Эдуард Корниенко

Но я, собственно, хотела рассказать не о том. Кроме детских спектаклей, в театре есть и взрослый репертуар. Мне удалось увидеть постановку по монопьесе Жана Кокто «Человеческий голос». Этот неожиданный, в том числе географически, спектакль – пример того, как средствами театра кукол можно взломать ожидание от пьесы, сделать ее смысл глубже и создать образ главной героини заново, – ни в чем не отступая от текста.

Кировский художник и режиссер Павел Овсянников создал для спектакля светлое, почти белое пространство-комнатку. Стены в светлых обоях; вокруг кровати без балдахина – чемоданы, чемоданчики, коробки, тряпки: то ли больничная палата, то ли комната сумасшедшей невесты, давно собравшей вещи, да забывшей, куда уезжать. Спектакль начинается телефонными гудками, которые на стене-экране отражаются зигзагами кардиограммы. И вот – длинный гудок. График выпрямляется и становится бикфордовым шнуром.

Мотив электричества, жизни, которая течет по проводам и может быть ими же оборвана, – сквозной в спектакле. Заданную в пьесе Кокто тему зависимости от телефона режиссер спектакля Никита Шмитько, он из Санкт-Петербурга, решает многократно и наглядно: витая пуповина провода связывает множественных героинь спектакля с их странной и недолгой жизнью. Мучимая светом и разрядами электричества (раздражающим звуковым фоном периодически звучит треск тока), с кровати поднимается женщина в белом.

Фото: Эдуард Корниенко

Костюм героини Натальи Ледовских – зримое воплощение эстетической шизофрении. Как будто десяток личностей боролся, чтобы скроить из кружев и шелков ассиметричное одеяние арлекина: слева меховой воротник и обнаженная рука в высокой перчатке, справа – тонкой работы полупрозрачный рукав с кружевом; с одной стороны длинный гладкий подол, с другой – насборенные панталоны и фатин, словно паж собирался переодеться в служанку… Легкомысленная шляпка и закрытый, завязанный рот: то ли врачебная маска, то ли забрало рыцаря, который когда-то неудачно пошутил.

Фото: Эдуард Корниенко
Фото: Эдуард Корниенко

Рот героини завязан: телефонный «человеческий голос» до поры до времени будет звучать только в записи. Как будто она поклялась не говорить, но бесконечно прослушивает реплики, интонации, перебирает воспоминания… и по мере новых и новых реплик мы видим новые воплощения этой глупой женской участи – страдать от любви. И если монопьеса предполагает переходы актрисы от одного настроения к другому, через ложь и боль, то в спектакле каждому настроению – своя субличность, своя кукла.

Фото: Эдуард Корниенко

Каждый чемодан и ящик становится микромиром новой маленькой женщины. Телефонный провод оказывается для кукол и трубочкой капельницы, и кислородным шлангом, и электрическим проводом, который обязательно замкнет. Та саморазрушительная любовь, о которой твердит голос в телефоне, – явный путь к самоуничтожению. Это показывает судьба бедных кукол – больших и маленьких, красивых и уродливых, объемных и плоских – которые раз за разом погибают: в духовке и в ванне, в петле и под водой, и так далее, и так далее.

Неразделенная любовь, держащаяся лишь на одном звучащем голосе, – это дурная бесконечность, заключенная в чемоданах смыслов и вещей. И недаром все куколки так хрупки: они сами разрушают себя, не будучи в силах оторваться от телефона, от зависимых отношений: вот нога отвалилась… А вот хирург достает телефонный провод из кукольных внутренностей… Расправляясь с воспоминаниями, героиня расправляется с былой собой – очень изобретательно – и смеется над собой же. Несмотря на несколько монотонную тему и мрачное ее решение, спектакль исполнен своеобразной жёсткой иронии.

Особенно иронично выглядит эпизод, когда классический номер «двуликого» танго переходит в сцену изнасилования, – логическое завершение старого эстрадного приема, где актриса оказывается сразу и мужчиной (справа), и женщиной (слева). Спектакль очень изящно сделан с технической стороны. Сотни маленьких подробностей: кукольные домики и даже аквариум, театр теней, видеопроекция (в том числе маленькое театральное чудо, когда актриса надевает мини-камеру, и мы в прямой трансляции – на стенах – смотрим на безрадостные приключения малюсенькой куколки-водителя).

Фото: Эдуард Корниенко

Устав слышать голоса, измаявшись от чужих трелей и разрядов электричества, героиня срывает повязку со рта и произносит последний монолог – все о той же неизбывной любви, о голосе, который несется по проводам. В финале и героиня становится куклой, марионеткой на телефонных проводах, повторяя – «люблю, люблю, люблю…» под аккомпанемент разрядов тока. Пьеса Кокто в спектакле переосмысливается: «овнешняется», «опредмечивается»; и острые, больные темы, проигранные «на куклах», проявляются в новом свете. Болезненная зависимость – от любимого, от его голоса, от телефона – показана как декадентски привлекательное, но инфантильное состояние, ведущее к самоуничтожению, без вариантов.

Фото: Эдуард Корниенко